В объективе — табу

«139 Documentary Center» — название новой галереи документальной фотографии в Ташкенте. Ее уникальный для Центральной Азии формат предполагает проведение выставок, показ документального кино, встречи, лекции, воркшопы. Само название определяет контент, а также дает возможность некой игры, без которой нельзя представить современное искусство. Что для вас число 139? Возможно, это количество метров пленки, которую необходимо отснять, чтобы получить достойный кадр. Или это просто номер дома, который по какой-то причине отсутствует на улице Султанали Машхади, где расположена галерея, хотя по логике должен там быть. Директор и куратор галереи Тимур Карпов — ташкентский фотограф-документалист – предлагает каждому самостоятельно найти ответ на этот вопрос.

Карпов увлекся фотографией еще в школе. Выбрав в качестве любимого направления документальное, он является создателем многих социально значимых проектов. Не ограничивая себя в творчестве, принимает участие в создании документального кино. Открытие собственной галереи – это продолжение его исследований и желание поделиться результатами с любым неравнодушным человеком.

— Тимур, расскажи, что это за галерея, зачем она нужна?

— Это центр документальной фотографии. В Узбекистане, а возможно, и во всей Центральной Азии, до сих пор не существовало такого центра, потому что документальная фотография в принципе не очень популярна на постсоветском пространстве. В России, конечно, есть множество документалистов, но в Центральной Азии это совершенно не популярное направление, авторов, кто работает в этом жанре, можно пересчитать по пальцам одной руки. Я же считаю, что именно документальная фотография является актуальным медиумом, который надо использовать, чтобы говорить о злободневных, болезненных, стигматизирующих, табуированных темах. В этом сама суть документальной фотографии.

Фото Алексея Волосевича

— Ваши зрители – кто они?

— Потенциально наш зритель — это любой человек, который неравнодушен к теме. Мы работаем как с целыми сообществами, так и с отдельными гражданами. Документальное искусство — это одна из форм диалога, и для нас очень важно наладить его между людьми, властью, СМИ, художниками, фотографами. Нас всех объединяет правда документалистики. Документальная фотография — это всегда про правду.

— Предполагается ли какое-то развитие проекта?

— У нас множество идей, желаний, амбиций. Важно сказать, что это всегда была моя мечта — быть в том месте, в таком пространстве, где ты не будешь подвержен цензуре, где есть литература, чтобы поддержать твои знания, где показывают кино, проходят выставки как местных авторов, так и зарубежных, где достаточное количество воркшопов, чтобы можно было обмениваться опытом, развиваться, расти. Я мечтал всегда в таком месте оказаться, но никогда не думал, что я стану человеком, который это место и создаст.

— Есть ли у галереи свой сайт?

— Поскольку мы все делаем своими силами, команда маленькая, все сразу сделать мы не успели. Очень сильно хотелось открыться как можно раньше, и 31 января у нас был soft-opening, мы открылись в тестовом режиме и тут же закрылись, потому что стало ясно, что нужно многое переделать. Но слишком долго тянуть было нельзя, мы анонсировали открытие многим людям, да и самим нам не терпелось уже начать работать. И мы подумали: ничего страшного, что сайта пока нет, у нас на постоянной основе пока функционирует только Instagram, но постепенно мы все сделаем.

— Кто финансирует этот проект?

— Основные деньги – это мои собственные, финансово у меня был достаточно успешным прошедший год, конечно, большой вклад делает и моя семья. И есть ряд неравнодушных людей – это мои коллеги. То есть все устраивается на частные деньги, такая микроподдержка от многих людей.

— Ты планируешь организовывать какие-то выездные мероприятия или приглашать к себе известных фотографов?

— Конечно, для меня важно и то, и другое. Первостепенным является поднять уровень местной документальной фотографии — в регионе есть молодые авторы, которые этим интересуются, которым нужна поддержка. Им необходимо давать свободу выражения, чтобы они могли выставляться. Но, конечно же, развитие невозможно без обучения, без знакомства с работами эталонных авторов, международных мастеров жанра. У меня очень много амбиций – приглашать, привозить, для того чтобы они своим примером вдохновляли, задавали уровень.

Фото Тимура Карпова

— Кого бы пригласил в первую очередь?

— Я мечтаю, чтобы мы подружились с агентством Magnum Photos, чтобы его авторы приезжали в Ташкент, в галерею, как к себе домой. Если говорить о каких-то конкретных людях, то их довольно много. У меня есть личные предпочтения, например, это Юрий Козырев и вообще в целом все агентство Noor, которое меня воспитало как фотографа, Максим Дондюк, Влад Сохин, Ричард Мосс и очень-очень много других фотографов, сотни имен, и я всех был бы рад видеть у себя. И, когда я говорил о своих мечтах, о развитии проекта, – это и есть наши планы. Библиотека, школа, лекторий, магазин, всевозможные показы… Сейчас для нас важно начать зарабатывать. Мы предлагаем свои услуги в области документальной фотографии и документального кино. Мы хотим продавать отпечатки музейного и архивного качества. Здесь еще очень слабо развита визуальная культура. И наша амбициозная цель – поменять это отношение, дать толчок к развитию жанра и показать, что может быть иначе, что фотография — особенно документальная — это тоже искусство.

— Каково положение фотографии в Узбекистане сейчас?

— На сегодняшний день фотография в Узбекистане играет исключительно прикладную роль. Нужны фотографии меню, свадьбы, love-story. Кто-то пытается снимать fashion, но опять-таки это все прикладная фотография. Арт-фотографии очень мало, как и документалистики, это отдельные фотографы, в основном старшего поколения, которые состоялись как авторы еще в советское время. Из молодых могу отметить только Эльёра Нематова, но он только начал работать в Узбекистане, потому что много лет здесь не жил. Есть еще Хасан Курбанбаев, его фотография на стыке между документалистикой и fashion. Если говорить о молодых авторах, не пришедших из Советского Союза, к сожалению, я могу отметить только нас троих. Еще есть ученики моей матери, Умиды Ахмедовой. Она делала курс документальной фотографии в 2012 году, и некоторые ее выпускники очень хорошо и бодро начинали, много снимали, но сейчас никто из них не занимается фотографией системно, это занятие перешло в категорию хобби. Так что, на мой взгляд, ситуация с фотографией плачевна.

Фото Умиды Ахмедовой

— Изменилось ли что-то для фотографов с приходом к власти нового президента в 2016 году и сменой курса страны?

— Во времена Каримова в Узбекистане вообще процветала некая фобия, все боялись человека с фотоаппаратом, такие люди почти приравнивались к террористам. Меня и мою маму десятки раз задерживали только потому, что мы что-то фотографировали. Сложно сказать, что ситуация улучшилась радикально — конечно, есть какие-то послабления, не так категорична реакция, но такой свободы, как, например, в Кыргызстане, где никто никогда не спросит, что ты снимаешь и зачем, у нас нет. Правда в том, что стало чуть-чуть легче, и этого достаточно, чтобы люди стали увлекаться стрит-фотографией. Но при этом у нас, например, запрещены дроны. А сейчас ни один документальный проект не обходится без съемки с дрона. Так что фотофобия продолжает существовать.

— Где, на твой взгляд, в Центральной Азии самые крутые художники?

— Я не мыслю в такой парадигме. У каждого свои особенности, каждый интересный. Я восхищаюсь фотохудожниками из всех соседних стран. Понятно, что из Туркменистана мы мало кого знаем и мало кого видели, но в Кыргызстане и Казахстане есть просто бесподобные авторы, например, автор старшего поколения Шайлоо Джекшенбаев, один из любимейших моих фотографов. Меня восхищает Санат Онгарбаев, очень интересный документалист. В Таджикистане есть Аниса Сабири, она вообще себя не ограничивает в творчестве, занимается фотографией, снимает кино, пишет прозу и поэзию, она большая умница и вдохновляет меня. Так что у нас есть достойные соседи, интерес к документальной фотографии растет. Мое интуитивное подозрение говорит о том, что людям хочется чего-то настоящего, какой-то жизни. Даже если взять мировой тренд – видеоклипы поп-звезд или хип-хоп исполнителей, они все стремятся к реальной жизни, и даже если это веяние еще не сформировалось в какое-то движение, то я чувствую и вижу, что процесс идет. Увы, Узбекистан — это не то место, где формируются какие бы то ни было мировые тренды, потому что здесь мы как бы на окраине.

— Есть ли к вам интерес со стороны зарубежных издательств?

— Да, иностранцы как раз очень страдают, что нет вот таких галерей вроде нашей. И им хочется получить что-то настоящее, что называется, true, поэтому я получаю невероятное количество восторженных отзывов как от местных, так и от иностранцев, что весьма приятно.

Фото Вячеслава Ахунова

— Как ты понял, что хочешь быть фотографом? Сразу выбрал это или, может быть, хотел стать космонавтом?

— Я хотел стать астрономом. Это абсолютно серьезно, я в детстве довольно много времени проводил в институте астрономии, там работала моя троюродная сестра. Я увлекался астрономией, у меня была куча энциклопедий, атласов. Тогда же я в первый раз вместе с мамой и сестрой посетил обсерваторию Майданак, которая находится на западной части одноименного плато.

А, вообще, моя мама постоянно брала меня на съемки. И, когда стали появляться цифровые камеры, родители купили мне такую камеру и сказали – снимай что хочешь. Было интересно, я баловался, снимал, и потом, уже дома, когда мы отсматривали материал, родители сказали, что получается хорошо, есть видение. Ну, и я увлекся, бегал и снимал все подряд, совершенно не думая о себе как о фотографе. Просто у меня была игрушка. А позже, в 2004 году, я самостоятельно поехал на эту обсерваторию Майданак, провел там несколько недель. Гулял со своей камерой, там очень красивые места в горах. Рядом там оказались чабаны, кочевники. И я начал снимать их быт, как они живут, чем занимаются. Когда я вернулся домой, и мой отец увидел эти снимки, он очень похвалил их.

И так совпало, что в то же время был объявлен международный фотоконкурс от ООН, который проходил в Японии, там был какой-то баснословный призовой фонд, звездное жюри и очень высокий уровень работ. Фотоконкурс был на экологическую тему. Я помогал нашим местным фотографам принимать в нем участие, так как они не знали английского, а я учился в спецшколе, и язык не был проблемой. Я формировал и отправлял заявки всех наших местных именитых фотографов на этот конкурс, ну и свои тоже отправил. И выиграл. Поскольку я был мальчишка и не мог претендовать на какие-то большие премии, то получил особый приз жюри, мне прислали эту награду – все было официально, красиво, помпезно. Тогда я еще не был уверен, что займусь фотографией серьезно, но первый шаг был сделан. А когда в 11-м классе нужно было делать выбор, куда поступать, то я вместо отделения астрономии физического факультета в нашем университете выбрал Ташкентский государственный театрально-художественный институт имени А. Н. Островского, кинооператорский факультет. Так все и определилось.

Фото Юрия Веденина

— Я знаю, что ты много внимания уделял социально значимым темам: принудительный труд на хлопке, политзаключенные. Сейчас это для тебя актуально?

— Да, конечно, я продолжаю делать документальные проекты. В 2019 году я много занимался документальным кино и документальной фотографии уделял меньше внимания, но последние два моих крупных проекта — это действительно принудительный труд в хлопковой индустрии и transitional justice, реабилитация бывших политзаключенных. Я делал портреты политзаключенных, которые по 20 лет сидели в самых страшных тюрьмах Узбекистана и до сих пор не получили реабилитацию. Я по-прежнему как активист работаю и над той, и над другой темой.

Также у меня есть свои собственные истории. Мне хочется исследовать узбекский «культурный код» разными путями, например, сейчас увлекает история естественного узбекского интерьера, то, как люди оформляют свои дома. Я езжу по всей стране, оказываюсь в разных домах и фотографирую это. Получается очень интересное культурологическое и антропологическое исследование. В прошедшем году я отвлекся на документальный фильм, который мы делали с Михаилом Бородиным. Фильм посвящен принудительному труду и рабству, рабскому мышлению. Мы три месяца снимали хлопковый сезон, сбор хлопка. И на примере двух женщин мы рассказываем об этой загнанности, которая есть в нашем обществе, когда люди, оказавшись в состоянии рабства, даже не считывают, не понимают, что они рабы. Мы работали со сложной материей, пытались ее передать через фильм. Надеемся, что в 2020 году к осени у нас будет премьера.

— Поиски и исследования на столь щекотливую для власти тему приводили к задержаниям или другим неприятным ситуациям?

— Каждый раз, когда я еду куда-то что-то снимать — один или с кем-то — на какие-то критические, острые темы, я так или иначе оказываюсь в ситуации, когда приходится общаться с правоохранительными органами. Исключений пока не было, меня обычно задерживают. К счастью, уже нет ситуаций, которые были в 2017 году, когда меня просто избили представители милиции в городе Бука. Задержания и угрозы физической расправой были неоднократно, но, по крайней мере, не избивали. Возможно, мне просто везло, так как я оказывался в таких ситуациях не один. Но мне хочется верить, что мы живем не в Средневековье, верить в лучшее.

— Расскажи, есть ли какие-то интересные проекты у родителей сейчас?

— Мои родители – это мои лучшие друзья и главные жизненные примеры. Я их фанат. Они для меня являются творческим ориентиром, каждый день они делают что-то новое. Отец занимается архивами, мама каждый день что-то снимает, она постоянно меня удивляет, ее фотографический язык так все тонко отражает. Они не отдыхают, они постоянно в движении. Меня несколько смущает, что я в своей галерее выставляю и мамины работы, и папины, и свои. Но мои коллеги меня успокаивают тем, что мы полноценные художники и это нормальная ситуация, и было бы странно как раз не выставлять работы своих родителей.

— Тимур, у тебя были мысли покинуть Узбекистан и начать жить и заниматься творчеством с какой-нибудь другой стране?

— Ты задаешь очень сложный вопрос. Мне действительно иногда очень трудно здесь, да и не мне одному. Но с какой стати я должен отсюда уезжать, почему? Это моя родина, и я люблю ее всем сердцем, я хочу жить и работать здесь, я знаю это место, я знаю этих людей, это культуру. Все это мое, и я хочу это изучать дальше, говорить об этом, исследовать. Делать какие-то истории, проекты.

Но узбекская действительность иногда оказывается настолько агрессивна — власти, да и сами люди делают ужасные вещи, — что я часто оказываюсь между молотом и наковальней. Отсюда и возникает желание нормальной жизни подальше отсюда. Иногда это вопрос бытовых мелочей, которые во всем мире давно считаются нормой, а здесь мы только начинаем их обсуждать. Когда у людей элементарно нет газа, воды и электричества, когда не покрыты базовые потребности пирамиды Маслоу, это создает достаточно тяжелые условия для жизни, точнее, для выживания. Здесь очень сложно зарабатывать деньги, я искренне восхищаюсь теми людьми, у которых это получается. Многие живут просто в нищете, еле сводят концы с концами, не могут поехать в отпуск, не могут улучшить собственное жилье или дать образование детям. Я думаю, что у нас только одному проценту населения доступны все блага цивилизации. Я не могу относиться к этому равнодушно, к бездействию властей, к игнорированию проблем. И пока я здесь, я буду продолжать работать, несмотря ни на что, как бы тяжело ни было.