И традиции, и современность

Современная религиозная политика Узбекистана — это мост между двумя эпохами. С одной стороны — наследие Ислама Каримова, где мечети превращались в «зоны строгого режима», а борода или чтение Корана становились статьей Уголовного кодекса. С другой — «Новый Узбекистан» Шавката Мирзиёева, где азан звучит с минаретов, а паломники тысячами отправляются в Мекку. Этот контраст — ключ к пониманию только что принятой Концепции обеспечения свободы совести граждан и государственной политики в религиозной сфере в Республике Узбекистан, призванной зацементировать хрупкий баланс между свободой и контролем.

Политика первого президента Узбекистана Ислама Каримова напоминала борьбу с призраком. После распада СССР власти объявили войну «независимым мусульманам» — тем, кто осмеливался молиться вне официальных мечетей. Закон 1998 года «О свободе совести» практически стал инструментом подавления: ношение хиджаба (мусульманского головного убора) приравнивалось к экстремизму, а изучение арабского языка — к подготовке терактов. В тюрьмы отправляли за «неправильное» чтение Корана или отказ от алкоголя на свадьбе, за отказ сотрудничать со спецслужбами, за хранение аудиокассет с «несанкционированными» проповедями и так далее.

К 2016 году система репрессий достигла абсурдных масштабов. «Черные списки» госбезопасности включали десятки тысяч граждан: правозащитники утверждали, что для попадания туда достаточно было посетить мечеть пять раз в день. Родители, отправлявшие детей в нелегальные медресе, рисковали получить 10 лет тюрьмы. При этом официальный ислам, контролируемый муфтиятом (духовным управлением мусульман), превратился в рупор государственной пропаганды, занимавшийся лишь тем, что восхвалял «мудрость Каримова».

Приход Мирзиёева ознаменовался довольно символическими жестами. В 2017 году впервые за много-много лет в городах Узбекистана открыто зазвучал азан — призыв к молитве, который Каримов называл «исламистской провокацией». За короткий срок было восстановлено 300 исторических мечетей, включая медресе Улугбека в Бухаре. Но главным стал указ о ликвидации «черных списков»: из-под надзора спецслужб одномоментно вышли 16 тысяч человек.

Инициатива президента Шавката Мирзиёева отражает эволюцию подходов к управлению религиозной сферой. После 2017 года страна взяла курс на либерализацию, однако рост религиозной активности рано или поздно потребовал четких рамок. Как отмечается в проекте Концепции, «свобода совести может быть реализована только в светском государстве», что подчеркивает необходимость защиты конституционных принципов от радикальных интерпретаций.

Новая Концепция прямо указывает на риски использования религии в политических целях и необходимость противодействия экстремизму через образование и социальные программы. Парадоксально, но именно либерализация религиозной политики потребовала более жесткого законодательного регулирования для предотвращения злоупотреблений.

Новый документ развивает положения Конституции 2023 года, где закреплен светский характер государства (ст. 1) и свобода совести (ст. 35). Он конкретизирует закон «О свободе совести и религиозных организациях», упростивший в 2020-х регистрацию религиозных объединений и ввоз литературы.

Однако в отличие от предыдущих актов, Концепция впервые вводит четкое определение светскости как «системы норм, основанной на общечеловеческих ценностях и верховенстве закона».

Притом что 96.5% населения идентифицируют себя как мусульмане, Концепция избегает термина «государственная религия», подчеркивая равноправие конфессий. Однако меры поддержки ислама со стороны современного узбекского государства очевидны: в три раза увеличена квота на хадж (с 5,2 тысячи до 15 тысяч человек), действуют 2074 мечети против 89 в 1991 году, созданы 4 исламских вуза, включая Международную академию имени Имама Бухари. Этот парадокс объясняется в тексте концепции: «Светское государство создает условия для гармоничного развития религиозных ценностей».

Таким образом, поддержка ислама рассматривается как сохранение культурного наследия, а не как отход от светскости. Пример — реставрация памятников в Самарканде, где исламская архитектура стала частью национального бренда.

Новая Концепция стала ответом на вызовы современного мира, где рост религиозности сочетается с глобальными рисками радикализации. Сохраняя преемственность с реформами 2017-2024 годов, документ вводит инновационные механизмы — от парламентского контроля до интеграции религиоведения в светское образование.

Главный посыл Концепции — легализация религиозной практики без ущерба для конституционных принципов. Как показали последние годы, увеличение числа мечетей и паломников не привело к росту экстремизма, а снизило социальную напряженность. Очевидно, что опыт Узбекистана может стать моделью для других постсоветских государств, ищущих баланс между традицией и модернизацией.